Моя Москва. Домниковка (часть II)
Aug. 23rd, 2004 12:48 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
piligrim(Продолжение. Начало тут и тут)
В школу нужно было ходить почти через всю Домниковку и поворачивать в последний переулок направо, прямо уже перед Садовым Кольцом. На этом повороте был очень уютный зеленый скверик, с заросшими плющем беседками. Почему-то, несмотря на то, что он мне очень нравился, в нём мы гуляли редко.
Со школой появились новые друзья и приятели. Самыми близкими были Сашка и Стаська. В этой компании мы и облазили все окрестности. Сашка жил в бараке. В малюсенькой комнате, где помещались только шкаф, одна кровать, стол и телевизор. Как они там помещались втроём – для меня осталась загадкой. Но у них был телевизор КВН - тот самый, с водяной линзой. У нас телевизора не было, и днём мы смотрели кино у него.
Барак был двухэтажным и неимоверно длинным. Вдоль всего коридора располагались комнаты. Число комнат я не помню, как и количество народу, живущих только в одном этом бараке. Я помню, как попал на общую кухню этого барака. Ничего подобного я более не видел – в громадном помещении стояло 9 газовых плит. Где-то что-то постоянно готовилось, одновременно в баках кто-то кипятил бельё. По всей кухне, на верёвках сушилось стиранные вещи. Запах на кухне стоял ещё тот. Вот эта специфическая смесь запахов дешевого хозяйственного мыла и супа, эти банные испарения обволакивали и проникали внутрь тебя. Даже выйдя из такой кухни с вечно запотевшими окнами, запах преследовал тебя ещё какое-то время. Плюс ко всему ещё этот гвалт множества людей, занятых каждый своим делом…. Больше я на ту кухню не заходил.
А во дворе, вдоль всего барака тянулась череда сараев, куда живущие в бараке, складывали всякую ненужную утварь. Совсем ненужной не было, потому сараи запирались на висячие замки. Некоторые из них были брошены. Эта череда сараев была полигоном для наших детских игр. Отец у Сашки служил на флоте, был в наколках и всегда ходил в тельняшке, зимой в морском бушлате без погон. Мне на всю жизнь в память врезалась картинка, как однажды зимой он строил для нас ледяную горку. Стоял сильный мороз. Он, в одной тельняшке, выносил на улицу ведро горячей воды, захватывал обеими руками кучи снега, опускал в ведро и лепил из него горку. Вода в ведре заканчивалась и он приносил новое ведро. Горка получилась не снежная, а ледяная. Очень прочная. И стояла очень долго – пока не растаяла уже поздней весной. Вот эта картинка, как на морозе раскрасневшиеся руки со снегом опускаются в воду, а потом вынимаются на мороз и с них течет вода – стоит у меня «в глазах» до сих пор. Наверное, я заворожено стоял и наблюдал, как он это делает….
В бараках жили многие из моих одноклассников. Это считалось нормальным. Коммунальные квартиры, о существовании которых я узнал тогда же, считались вполне приличными условиями для проживания. В отдельных квартирах жили очень немногие. В глубине души, жившие в коммуналках и «коридорных системах» по-хорошему завидовали нам, живших в отдельных квартирах. Это невольно проявлялось в разговорах. А я завидовал тем своим одноклассникам, которые жили в общих квартирах – им всегда было с кем вместе поиграть, а я был один….
Стасик жил сразу в двух домах. В одном доме, на самой Домниковке, у них была большая квадратная комната в коммунальной квартире. Там стоял серьёзный телевизор, не какой-нибудь КВН, как у Сашки, а, кажется, «Рекорд». Кино по нему смотреть было лучше из-за того, что экран был больше и водяная линза не давала никаких искажений. Это был двухэтажный просевший старый дом, с вытертыми многими поколениями ступенями на лестнице. Он выходил на какой-то переулок, названия я уже не помню, в котором стоял другой дом, где жил Стаська. Вернее, жила его бабушка, у которой он проводил времени ни сколько не меньше, а даже больше, чем в своём доме. Это был старый двухэтажный, ещё бревенчатый особняк, на второй этаж которого вела внешняя скрипучая деревянная лестница. В этом же доме, может даже в той же квартире – сейчас уже не помню, жила наша одноклассница и общая любовь Вера Колесникова. А за забором, рядом с этим домом была какая-то странная свалка, на которой валялись выброшенные части какой-то непонятно аппаратуры. Мы ещё не понимали что это и для чего эти детали нужны, но уже выламывали там резисторы и прочие дроссели. Зачем они нам были нужны? Просто, наверное, не хватало игрушек. И почему эта свалка была во дворе Министерства сельского хозяйства – тоже не понятно.
Дворы были такими же, как в фильме «Место встречи изменить нельзя», в котором Высоцкий вызывал на выход Горбатого. Те же, выщербленные стены кирпичной кладки, оставшиеся от более ранних, других домов. В одном дворе, в сплошной такой стене, без окон, была дырка во внутрь дома. Где-то в квадратный дециметр. Как-то зимой, разыгравшись, мы стали в неё кидать снежки. Вскоре появился разгневанный паренек, чуть старше нас. Оказалось, что это окошечко вело в его комнату, а мы туда нашвыряли снега….
В Орликовом переулке был скверик, который почему-то мы называли «Гагаринским». Было ли у него действительно какое-то название, я не знаю. Но на нём стояли громадные транспаранты с портретами членов Секретариата КПСС. Самым большим портретом, немного отдаленным от прочих, был портрет Н.С.Хрущева. Почему-то мне запомнилась фамилия Шелеста. Может быть, потому что он тоже был полностью лысым. Мы тогда не очень задумывались о том, кто это такие, хотя уже знали, что это руководители нашего государства. Но эти транспаранты, за отсутствием детских площадок, мы использовали для лазания и игр.
Близость вокзалов сказывалась и тут. На Домниковку забредали смурные личности с Каланчевки – обычные бомжи, побирающиеся инвалиды или пьяницы были на столько привычными, что воспринимались естественно, как опавшая листва осенью. Они встречались так же часто, как и «колхозники» перевешанные баранками. Собственно, на Комсомольской площади других обитателей было немного. Обычные пассажиры старались как можно быстрее миновать этот страшный пятачок в центре Москвы. Но среди «деклассированного элемента» попадались и артистические личности, предшественники братьев Мавроди. Их было две категории. Одни носили с собой крипич и всем предлагали его купить. Сначала за 50 копеек, позже за 1 рубль. Дабы пресечь сразу попытку отказа совершить эту сделку, произносился приблизительно такой текст:
- Купи кирпич. Иначе этим кирпичом сейчас по кумполу дам. Я – псих, у меня справка есть.
Другой вариант был проще – никакого кирпича у торговца не было. Но «на лицо» были явные признаки «позорных» заразных болезней. И произносимый текст несколько отличался:
- Дай рубль или в рожу плюну. Я – сифилитик…
Попробуй откажи….
В нашем доме, но в корпусе «В» жил местный хулиган со смешной книжной фамилией Бутылкин. Был он года на 4 постарше нас и рос в неполной, неблагополучной семье. Не было дня, чтобы он что-то не натворил и участковый не приходил к ним домой. Его фамилия стала нарицательной в округе, если речь шла о каких-то безобразиях. В конце концов, он «сел», когда я уже уехал оттуда. Но у него мы научились подкладывать охотничьи капсюли на трамвайные рельсы. Это было одним из любимейших развлечений. Уж не помню, почему в двух близлежащих охотничьих магазинах нам, маленьким клопам, запросто продавали коробки этих капсюлей. У него же мы научились делать капсюльные пистолеты – к деревянной ручке проволокой или изолентой крепилась охотничья гильза, капсюльной частью «наружу», а внутри гильзы, на резинке, ходил деревянный боёк с вбитым гвоздём. При спуске гвоздь изнутри гильзы бил по капсюлю и раздавался громкий хлопок.
В 1967 году в Москве была торжественно открыта Могила Неизвестного солдата с Вечным огнём. До того я уже знал, что в Ленинграде есть Вечный огонь на Марсовом поле, но ни разу его не видел. Было очень интересно - что это такое и как это? Но в Москве ничего подобного не было. И тут – появилось. Упустить такое было невозможно. Все окрестности мы уже излазили. И потому мне почти без труда удалось уговорить приятелей сходить посмотреть на Вечный огонь. Уж не помню почему, но маршрут я хорошо знал. Он сам как-то неожиданно для меня сложился в голове ещё накануне из отдельных отрывочных кусочков. На возражения, что Красная площадь от нас очень далеко, я без труда смог убедить их, что не более 20-ти минут в одну сторону. И мы пошли…. Домниковка была хорошо знакома, до последнего кирпичика. А вот Садовое Кольцо было той границей, которую мы никогда ранее не позволяли себе пересекать. Мы бежали, чтобы успеть вовремя вернуться и никто из старших не заметил бы нашего длительного отсутствия. До площади Дзержинского добрались довольно быстро, что действительно поразило моих приятелей. Ну, там же по прямой…. Вдоль Детского Мира обогнули площадь и по улице 25-го Октября вышли на Красную Площадь. А там уже рукой подать…
Вечный огонь с Почётным караулом на нас произвёл глубокое впечатление ещё и потому, что мы к нему пробрались самостоятельно. Впервые все трое проделали пешком такой дальний путь без взрослых. Нет, речи не было о поклонении павшим. Мы были слишком малы, чтобы иметь какую-нибудь иную цель, кроме детского любопытства. Но что-то подобное, неизъяснимое, я в душе испытывал. И, по-моему, не только я. Мы стояли молча и смотрели на языки пламени, выбивающиеся из бронзовой звезды.
Обратно возвращались спокойнее по уже знакомому пути. Всю оставшуюся часть дня мы были молчаливы то ли под впечатлением увиденного, то ли от первого дальнего самостоятельного похода.
Вечером, дома, пришедший с работы отец, за ужином спросил, где мы сегодня гуляли с приятелями и чем занимались? Я что-то промямлил про игры во дворе. Отец, уже обращаясь к матери вдруг сказал:
- Поворачиваю сегодня с Лубянки около Детского Мира и мне показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо одного сорванца. Смотрю – следующий бежит. А впереди – наш… - и уже обращаясь ко мне – Ну, рассказывай, куда и зачем бегали?
Делать было нечего, отпираться бессмысленно и пришлось рассказать всё как есть. Я обреченно ждал наказания. Но его не последовало. Мама было начала меня ругать за самоволное путешествие в самый центр Москвы, через множество магистралей, но отец быстро это прекратил. Он выслушал меня внимательно, как-то по-странному на меня взглянул. Мне даже показалось, что в углу его глаза блеснула слеза. Он только сказал, чтобы мы больше так не поступали и сами так далеко от дома не уходили. Он так это сказал, что даже я понял, что он и сам в это больше не верит. Отец о чём-то задумался и больше мы к этому никогда не возвращались.
Когда Домниковку переименовали в улицу Маши Порываевой, я не помню. Для нас она так и осталась Домниковкой, несмотря на мемориальную доску с живыми цветами памяти той самой партизанки Маши на доме у Садового Кольца.
А в 1968 году мы оттуда уехали. Когда её начали ломать, мы с Сашкой и Стаськой приехали на нашу Домниковку. Её уже было не узнать – ни одного дома , кроме моего не сохранилось, всюду были горы песка и котлованы под новые строения. Ещё один раз произошла моя встреча с Домниковкой, уже в армии, в Казахстане. Нам показывали какой-то художественный фильм по Лазарю Карелину и на начальных титрах шли кадры старой, ещё неразрушенной Домниковки. Как током шибануло. До боли знакомые дома, которых уже нет. Но титры быстро закончились, Домниковка исчезла и начался фильм, никакого отношения к ней не имеющий. А мне было уже не до сюжета фильма. Мне хотелось вновь и вновь пересматривать кадры за титрами….
Несколько лет назад я попытался отыскать свою первую школу. Мне это удалось не без труда – не только улицы, но и переулочки не сохранились. Новые дома УПДК совсем изменили тот район. Он стал чужим. Школу свою отыскал, она всё та же и даже дворик тот же, но во внутрь уже заходить не стал…
А Стаську мы похоронили 3-го августа этого года. Он был самый младший из нас...
(Продолжение следует)
В школу нужно было ходить почти через всю Домниковку и поворачивать в последний переулок направо, прямо уже перед Садовым Кольцом. На этом повороте был очень уютный зеленый скверик, с заросшими плющем беседками. Почему-то, несмотря на то, что он мне очень нравился, в нём мы гуляли редко.
Со школой появились новые друзья и приятели. Самыми близкими были Сашка и Стаська. В этой компании мы и облазили все окрестности. Сашка жил в бараке. В малюсенькой комнате, где помещались только шкаф, одна кровать, стол и телевизор. Как они там помещались втроём – для меня осталась загадкой. Но у них был телевизор КВН - тот самый, с водяной линзой. У нас телевизора не было, и днём мы смотрели кино у него.
Барак был двухэтажным и неимоверно длинным. Вдоль всего коридора располагались комнаты. Число комнат я не помню, как и количество народу, живущих только в одном этом бараке. Я помню, как попал на общую кухню этого барака. Ничего подобного я более не видел – в громадном помещении стояло 9 газовых плит. Где-то что-то постоянно готовилось, одновременно в баках кто-то кипятил бельё. По всей кухне, на верёвках сушилось стиранные вещи. Запах на кухне стоял ещё тот. Вот эта специфическая смесь запахов дешевого хозяйственного мыла и супа, эти банные испарения обволакивали и проникали внутрь тебя. Даже выйдя из такой кухни с вечно запотевшими окнами, запах преследовал тебя ещё какое-то время. Плюс ко всему ещё этот гвалт множества людей, занятых каждый своим делом…. Больше я на ту кухню не заходил.
А во дворе, вдоль всего барака тянулась череда сараев, куда живущие в бараке, складывали всякую ненужную утварь. Совсем ненужной не было, потому сараи запирались на висячие замки. Некоторые из них были брошены. Эта череда сараев была полигоном для наших детских игр. Отец у Сашки служил на флоте, был в наколках и всегда ходил в тельняшке, зимой в морском бушлате без погон. Мне на всю жизнь в память врезалась картинка, как однажды зимой он строил для нас ледяную горку. Стоял сильный мороз. Он, в одной тельняшке, выносил на улицу ведро горячей воды, захватывал обеими руками кучи снега, опускал в ведро и лепил из него горку. Вода в ведре заканчивалась и он приносил новое ведро. Горка получилась не снежная, а ледяная. Очень прочная. И стояла очень долго – пока не растаяла уже поздней весной. Вот эта картинка, как на морозе раскрасневшиеся руки со снегом опускаются в воду, а потом вынимаются на мороз и с них течет вода – стоит у меня «в глазах» до сих пор. Наверное, я заворожено стоял и наблюдал, как он это делает….
В бараках жили многие из моих одноклассников. Это считалось нормальным. Коммунальные квартиры, о существовании которых я узнал тогда же, считались вполне приличными условиями для проживания. В отдельных квартирах жили очень немногие. В глубине души, жившие в коммуналках и «коридорных системах» по-хорошему завидовали нам, живших в отдельных квартирах. Это невольно проявлялось в разговорах. А я завидовал тем своим одноклассникам, которые жили в общих квартирах – им всегда было с кем вместе поиграть, а я был один….
Стасик жил сразу в двух домах. В одном доме, на самой Домниковке, у них была большая квадратная комната в коммунальной квартире. Там стоял серьёзный телевизор, не какой-нибудь КВН, как у Сашки, а, кажется, «Рекорд». Кино по нему смотреть было лучше из-за того, что экран был больше и водяная линза не давала никаких искажений. Это был двухэтажный просевший старый дом, с вытертыми многими поколениями ступенями на лестнице. Он выходил на какой-то переулок, названия я уже не помню, в котором стоял другой дом, где жил Стаська. Вернее, жила его бабушка, у которой он проводил времени ни сколько не меньше, а даже больше, чем в своём доме. Это был старый двухэтажный, ещё бревенчатый особняк, на второй этаж которого вела внешняя скрипучая деревянная лестница. В этом же доме, может даже в той же квартире – сейчас уже не помню, жила наша одноклассница и общая любовь Вера Колесникова. А за забором, рядом с этим домом была какая-то странная свалка, на которой валялись выброшенные части какой-то непонятно аппаратуры. Мы ещё не понимали что это и для чего эти детали нужны, но уже выламывали там резисторы и прочие дроссели. Зачем они нам были нужны? Просто, наверное, не хватало игрушек. И почему эта свалка была во дворе Министерства сельского хозяйства – тоже не понятно.
Дворы были такими же, как в фильме «Место встречи изменить нельзя», в котором Высоцкий вызывал на выход Горбатого. Те же, выщербленные стены кирпичной кладки, оставшиеся от более ранних, других домов. В одном дворе, в сплошной такой стене, без окон, была дырка во внутрь дома. Где-то в квадратный дециметр. Как-то зимой, разыгравшись, мы стали в неё кидать снежки. Вскоре появился разгневанный паренек, чуть старше нас. Оказалось, что это окошечко вело в его комнату, а мы туда нашвыряли снега….
В Орликовом переулке был скверик, который почему-то мы называли «Гагаринским». Было ли у него действительно какое-то название, я не знаю. Но на нём стояли громадные транспаранты с портретами членов Секретариата КПСС. Самым большим портретом, немного отдаленным от прочих, был портрет Н.С.Хрущева. Почему-то мне запомнилась фамилия Шелеста. Может быть, потому что он тоже был полностью лысым. Мы тогда не очень задумывались о том, кто это такие, хотя уже знали, что это руководители нашего государства. Но эти транспаранты, за отсутствием детских площадок, мы использовали для лазания и игр.
Близость вокзалов сказывалась и тут. На Домниковку забредали смурные личности с Каланчевки – обычные бомжи, побирающиеся инвалиды или пьяницы были на столько привычными, что воспринимались естественно, как опавшая листва осенью. Они встречались так же часто, как и «колхозники» перевешанные баранками. Собственно, на Комсомольской площади других обитателей было немного. Обычные пассажиры старались как можно быстрее миновать этот страшный пятачок в центре Москвы. Но среди «деклассированного элемента» попадались и артистические личности, предшественники братьев Мавроди. Их было две категории. Одни носили с собой крипич и всем предлагали его купить. Сначала за 50 копеек, позже за 1 рубль. Дабы пресечь сразу попытку отказа совершить эту сделку, произносился приблизительно такой текст:
- Купи кирпич. Иначе этим кирпичом сейчас по кумполу дам. Я – псих, у меня справка есть.
Другой вариант был проще – никакого кирпича у торговца не было. Но «на лицо» были явные признаки «позорных» заразных болезней. И произносимый текст несколько отличался:
- Дай рубль или в рожу плюну. Я – сифилитик…
Попробуй откажи….
В нашем доме, но в корпусе «В» жил местный хулиган со смешной книжной фамилией Бутылкин. Был он года на 4 постарше нас и рос в неполной, неблагополучной семье. Не было дня, чтобы он что-то не натворил и участковый не приходил к ним домой. Его фамилия стала нарицательной в округе, если речь шла о каких-то безобразиях. В конце концов, он «сел», когда я уже уехал оттуда. Но у него мы научились подкладывать охотничьи капсюли на трамвайные рельсы. Это было одним из любимейших развлечений. Уж не помню, почему в двух близлежащих охотничьих магазинах нам, маленьким клопам, запросто продавали коробки этих капсюлей. У него же мы научились делать капсюльные пистолеты – к деревянной ручке проволокой или изолентой крепилась охотничья гильза, капсюльной частью «наружу», а внутри гильзы, на резинке, ходил деревянный боёк с вбитым гвоздём. При спуске гвоздь изнутри гильзы бил по капсюлю и раздавался громкий хлопок.
В 1967 году в Москве была торжественно открыта Могила Неизвестного солдата с Вечным огнём. До того я уже знал, что в Ленинграде есть Вечный огонь на Марсовом поле, но ни разу его не видел. Было очень интересно - что это такое и как это? Но в Москве ничего подобного не было. И тут – появилось. Упустить такое было невозможно. Все окрестности мы уже излазили. И потому мне почти без труда удалось уговорить приятелей сходить посмотреть на Вечный огонь. Уж не помню почему, но маршрут я хорошо знал. Он сам как-то неожиданно для меня сложился в голове ещё накануне из отдельных отрывочных кусочков. На возражения, что Красная площадь от нас очень далеко, я без труда смог убедить их, что не более 20-ти минут в одну сторону. И мы пошли…. Домниковка была хорошо знакома, до последнего кирпичика. А вот Садовое Кольцо было той границей, которую мы никогда ранее не позволяли себе пересекать. Мы бежали, чтобы успеть вовремя вернуться и никто из старших не заметил бы нашего длительного отсутствия. До площади Дзержинского добрались довольно быстро, что действительно поразило моих приятелей. Ну, там же по прямой…. Вдоль Детского Мира обогнули площадь и по улице 25-го Октября вышли на Красную Площадь. А там уже рукой подать…
Вечный огонь с Почётным караулом на нас произвёл глубокое впечатление ещё и потому, что мы к нему пробрались самостоятельно. Впервые все трое проделали пешком такой дальний путь без взрослых. Нет, речи не было о поклонении павшим. Мы были слишком малы, чтобы иметь какую-нибудь иную цель, кроме детского любопытства. Но что-то подобное, неизъяснимое, я в душе испытывал. И, по-моему, не только я. Мы стояли молча и смотрели на языки пламени, выбивающиеся из бронзовой звезды.
Обратно возвращались спокойнее по уже знакомому пути. Всю оставшуюся часть дня мы были молчаливы то ли под впечатлением увиденного, то ли от первого дальнего самостоятельного похода.
Вечером, дома, пришедший с работы отец, за ужином спросил, где мы сегодня гуляли с приятелями и чем занимались? Я что-то промямлил про игры во дворе. Отец, уже обращаясь к матери вдруг сказал:
- Поворачиваю сегодня с Лубянки около Детского Мира и мне показалось, что в толпе мелькнуло знакомое лицо одного сорванца. Смотрю – следующий бежит. А впереди – наш… - и уже обращаясь ко мне – Ну, рассказывай, куда и зачем бегали?
Делать было нечего, отпираться бессмысленно и пришлось рассказать всё как есть. Я обреченно ждал наказания. Но его не последовало. Мама было начала меня ругать за самоволное путешествие в самый центр Москвы, через множество магистралей, но отец быстро это прекратил. Он выслушал меня внимательно, как-то по-странному на меня взглянул. Мне даже показалось, что в углу его глаза блеснула слеза. Он только сказал, чтобы мы больше так не поступали и сами так далеко от дома не уходили. Он так это сказал, что даже я понял, что он и сам в это больше не верит. Отец о чём-то задумался и больше мы к этому никогда не возвращались.
Когда Домниковку переименовали в улицу Маши Порываевой, я не помню. Для нас она так и осталась Домниковкой, несмотря на мемориальную доску с живыми цветами памяти той самой партизанки Маши на доме у Садового Кольца.
А в 1968 году мы оттуда уехали. Когда её начали ломать, мы с Сашкой и Стаськой приехали на нашу Домниковку. Её уже было не узнать – ни одного дома , кроме моего не сохранилось, всюду были горы песка и котлованы под новые строения. Ещё один раз произошла моя встреча с Домниковкой, уже в армии, в Казахстане. Нам показывали какой-то художественный фильм по Лазарю Карелину и на начальных титрах шли кадры старой, ещё неразрушенной Домниковки. Как током шибануло. До боли знакомые дома, которых уже нет. Но титры быстро закончились, Домниковка исчезла и начался фильм, никакого отношения к ней не имеющий. А мне было уже не до сюжета фильма. Мне хотелось вновь и вновь пересматривать кадры за титрами….
Несколько лет назад я попытался отыскать свою первую школу. Мне это удалось не без труда – не только улицы, но и переулочки не сохранились. Новые дома УПДК совсем изменили тот район. Он стал чужим. Школу свою отыскал, она всё та же и даже дворик тот же, но во внутрь уже заходить не стал…
А Стаську мы похоронили 3-го августа этого года. Он был самый младший из нас...
(Продолжение следует)
