Две бутылки коньяка.
Oct. 1st, 2003 11:15 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
piligrim Как бывает в любой застарелой компании, мы стали встречаться только на похоронах. До Сенкевича, киноредакция ЦТ собиралась на похоронах Вадика Белозерова. Я могу судить только со своей колокольни, но 25 прошедших лет отложили свой неизгладимый отпечаток на тех, кто ещё жив.
А началось это всё для меня ещё в 1978 году.
Итак, как я попал на телевидение?
После уже известных историй ( ”Как я не пошел работать в КГБ…,” и ” Как я крепил оборону СССР… ”), я почувствовал себя свободным от всяких обязательств как перед КГБ, так и перед Генштабом СССР. Пора было подумать о себе.
Работать по выбранной специальности совсем не хотелось – не для того я ходил учиться. Это было видно и как-то в приватной беседе мне напомнили о том, что как-то я пробовал свои силы в детской журналистике и, кажется, неплохо получалось.
Я подумал – «а чем чёрт не шутит? Может, попробовать?»
Но было одно непреодолимое препятствие – рабочий день в Генштабе заканчивался в 18:00, как раз тогда, когда заканчивал свою работу Отдел кадров ЦТ. А от Фрунзенской набережной ещё нужно было добраться до Останкино.
Дело было в декабре и тут я в очередной умудрился подхватить раз воспаление легких. Это важно.
На больничном свободного времени было более чем достаточно, для поездки в Останкино. Это был плюс. Но температура под 40 градусов – это был минус. Однако, другого выхода не было и я поехал в Останкино….
Там меня, конечно же, никто не ждал. Разведка предварительно донесла местный телефон Отдела кадров. Позвонив по нему от Бюро пропусков, я объяснил цель своего визита. Меня внимательно выслушали, поинтересовались моим образованием и даже обрадовались моему желанию устроиться сюда на работу. Но из дальнейшего разговора выяснилось, что это не тот отдел кадров, который мне нужен. Это оказался Отдел кадров Телевизионного технического центра – то есть, мне предлагалось опять работать по специальности, которую я не только не любил, но и не знал. Выяснив телефон Отдела кадров ЦТ, я, набравшись наглости, позвонил всё же туда. Вяло поинтересовавшись общими сведениями обо мне и выяснив мою специальность, меня радостно попытались «отфутболить» обратно в Отдел кадров ТТЦ. Но я сопротивлялся, что вызвало уныние на том конце телефонного провода. Поскольку аргументы для отказа мне у собеседника более не находилсь, мне неохотно выписали пропуск и предложил всё же подняться для личной беседы.
Тогда я об этом ещё не знал, но мне просто крупно тогда повезло – именно в этот момент в киноредакции кто-то из администраторов передач ушел в учебный отпуск, кто-то уволился, кто-то пошел на повышение… А работать оказалось некому.
Как выглядит человек с высокой температурой? Мягко сказать – не слишком привлекательно. Пот с меня катил градом. Глаза неестественно блестели и болезненный румянец заливал всю физиономию. Учитывая, что носил я длинные волосы, которые моментально засалились от катившего с меня пота и утратили всякое подобие причёски, вид не столько вызывал доверие у окружающих, сколько их опасения. В добавок ко всему, на лацкане пиджака у меня красовался громадный значок и изображенном на нём гербом какого-то африканского государства, главной деталью которого была полностью обнаженная чернокожая женщина…
Вот приблизительно в таком виде я предстал перед начальником Управления кадров Гостелерадио СССР.
Увидев меня, зашедшего к нему в кабинет, он невольно отшатнулся в своём кресле, как-то весь вжался в него и поспешно убрал со стола ценные вещи. Я криво усмехнулся, стирая рукой пот сочившийся по лбу. Тогда меня его реакция удивила – это я теперь его хорошо понимаю, представляя себя тогдашнего. Будь я на его месте, ни за какие коврижки такого чувеня на работу не принял бы.
Он неуверенно покосился на меня и отправил к инспектору. Когда я выходил из его кабинета, то успел заметить, что он торопливо схватился за трубку телефона, видимо, спеша дать указания своему подчинённому о том, что мне необходимо отказать под любым предлогом.
Инспектор уже ждал и встретил уже скептически. Сразу попросил документы. Я выложил всё, что у меня с собой было – паспорт, военный билет, комсомольский билет, диплом, пояснив, что нет трудовой – я ещё не увольнялся с прежнего места работы и даже не писал заявления.
Инспектор начал просматривать мои документы с ехидной и одновременно брезгливой улыбочкой. Вдруг, на военном билете, его настроение кардинально изменилось. Сначала он увидел запись о том, что я награжден значком «Отличник Советской Армии», а автограф в билете летчика-космонавта Сарафанова добил инспектора. Его отношение ко мне полностью изменилось и он пустился в пространные рассуждения:
- Я сам – полковник, в прошлом командир части, - уже с уважением глядя на меня, произнёс он, - И я знаю, что значит получить этот значок. Чего бы нам с Вами этого не стоило – я Вам гарантирую, что Вы будете здесь работать!
И он тут же направил меня к Главному редактору Главной редакции кинопрограмм ЦТ Корзину Валерию Алексеевичу. Реакция того, на ввалившегося к нему в кабинет типа вышеописанной внешности, из общего ряда не выбивалась. Он так же как и Начальник Управления кадров, торопясь убрал со стола всяческие сувениры и прочие ценные вещи. Почти демонстративно. Впрочем, и без того было понятно, что я ему «не глянулся».
Мне стыдно, но память не сохранила ни фамилии, ни имени и отчества этого инспектора, хотя в дальнейшем выяснилось, что это был просто золотой дядка. Он часто заходил к нам в редакцию, знал каждого, интересовался, чем может помочь и по возможности помогал.
Уже спустя где-то год, на очередной редакционной пьянке, я узнал о событиях, которые последовали за этим. Валерий Алексеевич с инспектором был категоричен:
- Этот тип у меня будет работать только через мой труп!
- А он – «Отличник Советской Армии! - настаивал инспектор.
- Он наверняка или горький пьяница или наркоман! - упирался Главный редактор.
- Пьяницам и наркоманам, Герои Советского Союза, летчики-космонавты СССР, автографы в военных билетах не оставляют! - парировал инспектор.
Спор продолжался ещё долго и они пришли к такому консенсусу: Я принимаюсь на работу с неофициальным испытательным сроком в месяц. Если в моей работе за это время происходит любой малейший прокол, то кадровик находит статью, по которой меня увольняет и выставляет Главному редактору пару бутылок коньяка. Если же в моей работе всё чисто, то я остаюсь работать постоянно и уже Главный редактор выставляет, как проигравшая сторона, пару коньяка инспектору.
Я, естественно, ничего и не подозревал об этом пари и, как и договаривались, позвонил через неделю кадровику.
- Всё нормально! - удовлетворенно сообщил он мне и обрадовал, - Приказ уже есть на тебя – с завтрашнего дня выходи на работу.
- Как?! - удивился я, - Мы так не договаривались – я даже ещё заявление об увольнении тут не писал и меня могут заставить отрабатывать две недели!
- Ну, так пиши срочно! И как только уволишься – сразу выходи на работу!
В Генштабе удалось сторговаться на то, что отрабатывать только неделю. Так с тех пор и написано в моей Трудовой книжке, что уволен я с предыдущего места работы 27-го декабря, а на новое принят 20-го декабря того же, 1978 года.
С началом Нового, 1979 года началась новая жизнь…
P.S. А коньяк они выпили без меня, в чём и покаялись передо мной оба, спустя год. Возмущению моему не было предела и они оба повинились. Но это уже была вина, извините за тавтологию, винных паров, охвативших тогда и меня, и их обоих. Пришлось всем ещё пить «на троих».
А началось это всё для меня ещё в 1978 году.
Итак, как я попал на телевидение?
После уже известных историй ( ”Как я не пошел работать в КГБ…,” и ” Как я крепил оборону СССР… ”), я почувствовал себя свободным от всяких обязательств как перед КГБ, так и перед Генштабом СССР. Пора было подумать о себе.
Работать по выбранной специальности совсем не хотелось – не для того я ходил учиться. Это было видно и как-то в приватной беседе мне напомнили о том, что как-то я пробовал свои силы в детской журналистике и, кажется, неплохо получалось.
Я подумал – «а чем чёрт не шутит? Может, попробовать?»
Но было одно непреодолимое препятствие – рабочий день в Генштабе заканчивался в 18:00, как раз тогда, когда заканчивал свою работу Отдел кадров ЦТ. А от Фрунзенской набережной ещё нужно было добраться до Останкино.
Дело было в декабре и тут я в очередной умудрился подхватить раз воспаление легких. Это важно.
На больничном свободного времени было более чем достаточно, для поездки в Останкино. Это был плюс. Но температура под 40 градусов – это был минус. Однако, другого выхода не было и я поехал в Останкино….
Там меня, конечно же, никто не ждал. Разведка предварительно донесла местный телефон Отдела кадров. Позвонив по нему от Бюро пропусков, я объяснил цель своего визита. Меня внимательно выслушали, поинтересовались моим образованием и даже обрадовались моему желанию устроиться сюда на работу. Но из дальнейшего разговора выяснилось, что это не тот отдел кадров, который мне нужен. Это оказался Отдел кадров Телевизионного технического центра – то есть, мне предлагалось опять работать по специальности, которую я не только не любил, но и не знал. Выяснив телефон Отдела кадров ЦТ, я, набравшись наглости, позвонил всё же туда. Вяло поинтересовавшись общими сведениями обо мне и выяснив мою специальность, меня радостно попытались «отфутболить» обратно в Отдел кадров ТТЦ. Но я сопротивлялся, что вызвало уныние на том конце телефонного провода. Поскольку аргументы для отказа мне у собеседника более не находилсь, мне неохотно выписали пропуск и предложил всё же подняться для личной беседы.
Тогда я об этом ещё не знал, но мне просто крупно тогда повезло – именно в этот момент в киноредакции кто-то из администраторов передач ушел в учебный отпуск, кто-то уволился, кто-то пошел на повышение… А работать оказалось некому.
Как выглядит человек с высокой температурой? Мягко сказать – не слишком привлекательно. Пот с меня катил градом. Глаза неестественно блестели и болезненный румянец заливал всю физиономию. Учитывая, что носил я длинные волосы, которые моментально засалились от катившего с меня пота и утратили всякое подобие причёски, вид не столько вызывал доверие у окружающих, сколько их опасения. В добавок ко всему, на лацкане пиджака у меня красовался громадный значок и изображенном на нём гербом какого-то африканского государства, главной деталью которого была полностью обнаженная чернокожая женщина…
Вот приблизительно в таком виде я предстал перед начальником Управления кадров Гостелерадио СССР.
Увидев меня, зашедшего к нему в кабинет, он невольно отшатнулся в своём кресле, как-то весь вжался в него и поспешно убрал со стола ценные вещи. Я криво усмехнулся, стирая рукой пот сочившийся по лбу. Тогда меня его реакция удивила – это я теперь его хорошо понимаю, представляя себя тогдашнего. Будь я на его месте, ни за какие коврижки такого чувеня на работу не принял бы.
Он неуверенно покосился на меня и отправил к инспектору. Когда я выходил из его кабинета, то успел заметить, что он торопливо схватился за трубку телефона, видимо, спеша дать указания своему подчинённому о том, что мне необходимо отказать под любым предлогом.
Инспектор уже ждал и встретил уже скептически. Сразу попросил документы. Я выложил всё, что у меня с собой было – паспорт, военный билет, комсомольский билет, диплом, пояснив, что нет трудовой – я ещё не увольнялся с прежнего места работы и даже не писал заявления.
Инспектор начал просматривать мои документы с ехидной и одновременно брезгливой улыбочкой. Вдруг, на военном билете, его настроение кардинально изменилось. Сначала он увидел запись о том, что я награжден значком «Отличник Советской Армии», а автограф в билете летчика-космонавта Сарафанова добил инспектора. Его отношение ко мне полностью изменилось и он пустился в пространные рассуждения:
- Я сам – полковник, в прошлом командир части, - уже с уважением глядя на меня, произнёс он, - И я знаю, что значит получить этот значок. Чего бы нам с Вами этого не стоило – я Вам гарантирую, что Вы будете здесь работать!
И он тут же направил меня к Главному редактору Главной редакции кинопрограмм ЦТ Корзину Валерию Алексеевичу. Реакция того, на ввалившегося к нему в кабинет типа вышеописанной внешности, из общего ряда не выбивалась. Он так же как и Начальник Управления кадров, торопясь убрал со стола всяческие сувениры и прочие ценные вещи. Почти демонстративно. Впрочем, и без того было понятно, что я ему «не глянулся».
Мне стыдно, но память не сохранила ни фамилии, ни имени и отчества этого инспектора, хотя в дальнейшем выяснилось, что это был просто золотой дядка. Он часто заходил к нам в редакцию, знал каждого, интересовался, чем может помочь и по возможности помогал.
Уже спустя где-то год, на очередной редакционной пьянке, я узнал о событиях, которые последовали за этим. Валерий Алексеевич с инспектором был категоричен:
- Этот тип у меня будет работать только через мой труп!
- А он – «Отличник Советской Армии! - настаивал инспектор.
- Он наверняка или горький пьяница или наркоман! - упирался Главный редактор.
- Пьяницам и наркоманам, Герои Советского Союза, летчики-космонавты СССР, автографы в военных билетах не оставляют! - парировал инспектор.
Спор продолжался ещё долго и они пришли к такому консенсусу: Я принимаюсь на работу с неофициальным испытательным сроком в месяц. Если в моей работе за это время происходит любой малейший прокол, то кадровик находит статью, по которой меня увольняет и выставляет Главному редактору пару бутылок коньяка. Если же в моей работе всё чисто, то я остаюсь работать постоянно и уже Главный редактор выставляет, как проигравшая сторона, пару коньяка инспектору.
Я, естественно, ничего и не подозревал об этом пари и, как и договаривались, позвонил через неделю кадровику.
- Всё нормально! - удовлетворенно сообщил он мне и обрадовал, - Приказ уже есть на тебя – с завтрашнего дня выходи на работу.
- Как?! - удивился я, - Мы так не договаривались – я даже ещё заявление об увольнении тут не писал и меня могут заставить отрабатывать две недели!
- Ну, так пиши срочно! И как только уволишься – сразу выходи на работу!
В Генштабе удалось сторговаться на то, что отрабатывать только неделю. Так с тех пор и написано в моей Трудовой книжке, что уволен я с предыдущего места работы 27-го декабря, а на новое принят 20-го декабря того же, 1978 года.
С началом Нового, 1979 года началась новая жизнь…
P.S. А коньяк они выпили без меня, в чём и покаялись передо мной оба, спустя год. Возмущению моему не было предела и они оба повинились. Но это уже была вина, извините за тавтологию, винных паров, охвативших тогда и меня, и их обоих. Пришлось всем ещё пить «на троих».
